За богато накрытым столом Джанлуиджи объяснили, что посёлок этот новый, в Подмосковье таких образовалось много после того, как жители Москвы стали перебираться из мегаполиса «на свежий воздух, хе-хе», как сказал старичок по фамилии Данилов.
— Работаем по удалёнке, — объяснял бородач Коля. — Интернет 6G, скоро будет семёрка… Многие фермерством занялись, огородничают.
— Пандемия отсекла целый ряд ненужных бизнесов, — добавил Рославлев, наливая журналисту красное вино.
— У меня была сеть барбершопов, — сказал Коля. — Еле сводил концы с концами, и то приходилось мудрить с налогами.
— А теперь?
— Теперь у меня теплицы. Вот, огурчики пробуйте.
— А я себе машинку для стрижки купил, — добавил толстяк Зайцев и с улыбкой похлопал себя по лысине. — Жена стрижёт, бесплатно.
— Оцените вино, — Рославлев подвинул бокал. — Наше, крымское!
Вино и в самом деле оказалось выше всяких похвал, как и огурчики бородатого Коли, и сыр, и многое другое. Санкции и контрсанкции и впрямь пошли русским на пользу, подумал Джанлуиджи, который захмелел и объелся. Русские вошли в его положение и повели на прогулку.
Журналист шёл по улочке со свежим асфальтом и вспоминал Рим, из которого вылетел в Шереметьево. Давным-давно отключенный и пересохший фонтан Треви, в котором спали укутавшиеся в тряпьё арабы. Аэропорт Фьюмичино с так и не достроенным новым международным пирсом С. Унылых карабинеров у терминала, чьи лица по-прежнему были скрыты за пластиковыми забралами, хотя пандемию официально признали закончившейся.
— Мы почти стопроцентно перешли на безналичный расчёт, но если вам нужно вдруг поменять евро на рубли, вот отделение банка, — показывал тем временем Рославлев.
— У нас полгода как снова лиры, — напомнил итальянец. Рославлев всплеснул руками:
— Ох ты, надо же, в самом деле, забыл…
Они остановились у синего здания банка. Рядом на лавочке сидела старуха и читала что-то на планшете.
— Иван Данилович, спасибо вам за экскурсию, угощение и прочее. У меня редакционное задание, которое предполагает не только знакомство с новыми реалиями Москвы и Подмосковья. Дело в том, что я хотел бы найти господина Ищенко. Это военный медик, который в своё время прилетал к нам в Бергамо. По моим сведениям, он живёт здесь…
— Сейчас узнаем, — пообещал Рославлев, но его перебила старуха с планшетом.
— Не надо ничего узнавать, — деловито заявила она, поднимаясь с лавочки. — Саша Ищенко рядом со мной живёт, я вас отведу.
Рославлев вверил журналиста заботам старухи, которую звали Лилия Сергеевна. Трудилась она редактором литературного издательства и оказалась весьма говорливой. За недолгий путь старуха рассказала обо всех новостях посёлка за последние недели три, описала попавшиеся местные достопримечательности (церковь и памятник врачам на площади Врачей же), а также поведала об Ищенко, который теперь не военный медик, а вовсе гражданский, такой прекрасный молодой человек, хозяйственный, начитанный, и жена у него просто загляденье, дай Бог каждому такую.
— А как её зовут? — спросил тоскливо итальянец, но отвечать Лилии Сергеевне не пришлось, потому что он и сам увидел.
Франческа стояла в небольшом садике у двухэтажного коттеджа и поливала альпийскую горку.
* * *
— Где ты сейчас?! — кричал в трубку Джанлуиджи, стоя на балконе.
Моросил дождь, где-то пели такие же, как он, запертые на своих балконах горожане. Наверное, предполагалось, что это должно выглядеть примером единения перед лицом смерти, но на расстоянии напоминало плач по покойнику.
— Я в полевом госпитале. У меня Ковид, тест уже сделан, всё подтвердилось.
— Что говорят врачи?!
— Русский врач сказал, что всё будет хорошо. Меня подключат к аппарату ИВЛ, делают уколы…
— Почему русский? Тебя должен осмотреть наш врач, кто там главный — синьор Коливьеро? Сейчас я позвоню ему, и…
— Не нужно никому звонить, — жёстко сказала Франческа. Её голос звучал слабо и хрипло, на заднем фоне что-то звякало, потом жалобно вскрикнул человек.
— Не нужно никому звонить, — повторила девушка. — Меня осмотрел русский врач. Не шпион, а отличный специалист. Его фамилия очень трудная, Ищенко.
— Это украинская фамилия, — зачем-то брякнул журналист, но Франческа его, кажется, не слушала.
— Я позвоню сама, — сказала она и отключилась.
Дождь продолжал моросить. Где-то продолжали петь.
Журналист ушёл с балкона, поплотнее закрыв за собой дверь, сел за стол и на вспыхнувшем экране ноутбука прочёл: «Жертвы коронавируса в Нью-Йорке придётся временно хоронить в городских парках. Такой выход из ситуации предложил влиятельный член законодательного собрания мегаполиса Марк Левин. Мэр города Билл де Блазио также подтвердил, что могут понадобиться «временные» захоронения».
* * *
Лилия Сергеевна деликатно удалилась.
Итальянец подошёл к резному заборчику и сказал по-русски:
— Привет.
— Привет, — ответила Франческа и перешла на итальянский. — Зачем ты приехал?
— Работа, — развёл руками Джанлуиджи. — Редакционное задание.
— Ты приехал специально. Нашёл меня. Хотел посмотреть, как я страдаю в бедной стране с тоталитарным режимом?
— Ну отчего же. Такая благодать. Огурчики, экология.
— Не можешь удержаться от ехидства?
— Не могу. Скажи честно, Франческа — ты в него на самом деле влюбилась? Или уехала с ним из чувства благодарности? Или, может быть, чувства противоречия? Назло мне?
Франческа аккуратно поставила пластмассовую красную лейку на траву. Во все стороны брызнули мелкие кузнечики.
— Сначала я едва не умерла. А потом, когда очнулась и смотрела новости на смартфоне, поняла слишком многое.
Девушка помолчала.
— Видишь ли, дорогой… Когда всё прогрессивное человечество встаёт на защиту какого-нибудь трансвестита, который желает ходить вместо мужской раздевалки в университете в женскую. Когда оно изо всех бьётся за право кого-то отрезать себе член или напротив, пришить. Когда фактически требует признать право приезжего с Ближнего Востока насиловать девочек, потому что у них дома это национальная традиция, и не сажать его в тюрьму, а ласково погрозить пальцем. Я всё это могу понять, но не могу принять. Но черт с ним, с этим можно как-то жить — как жили много лет, цитирую тебя, «сыто и счастливо». И эта ваша сумасшедшая Грета, с которой вы все носились… Кстати, что с ней?
— В психушке, — нехотя произнёс Джанлуиджи.
— Жаль девочку, но это вы её создали и довели до сумасшествия. Вы привыкли биться с невидимым и безопасным. Привыкли потрясать радужными знамёнами во имя чего-то нелепого и ненужного нормальному человеку. А когда в самом деле случилась беда, что произошло? Всё посыпалось, дорогой. Всё рухнуло. А Саша сказал мне — летим со мной. Он нарушил всё, что мог, когда спрятал меня в транспортном самолёте, и это, конечно же, вскрылось. Его уволили из армии, но мне разрешили остаться. И если ты приехал уговорить меня вернуться — то напрасно.
— Я приехал просто посмотреть, Франческа.
— Посмотрел? Так езжай обратно и напиши всё, как есть. Что в России всё тоже было очень непросто, особенно на пиковом этапе пандемии. Что здесь хватало идиотов, которые кричали, что их свобода гулять во время карантина неприкосновенна, как и жарить в парке барбекю. И что происходит здесь сейчас. Русские тоже падали в пропасть, но сейчас они уже сидят на её краю, свесив ноги, и отдыхают. А вы ещё даже не упали на дно.
— Я тебя понял, — кивнул журналист. — С мужем знакомить не будешь?
— Он в поликлинике. На приёме. После пандемии осталось много людей с последствиями пневмоний — фиброз и прочее… Но если ты хочешь…
— Нет, — сказал Джанлуиджи. — Не хочу.
Вечером он напился в предоставленном ему коттедже у самого леса. На следующий день его возили по окрестностям, показывая поля, комбайны, солнечные электростанции, филиал научного центра. А ещё через день Джанлуиджи улетел обратно в Бергамо.
